Глава XIX. Дисгидратация и дезинтеграция организма.
Тканевой секвестр. “Сущность”. У
психосоматической патологии есть и другая, тоже связанная с
дисгидратацией, сторона. Отек напомним, вызывает появление
функционально малоактивных и анатомически субизолированных участков
органов и тканей. Эти участки постепенно как бы выпадают из “поля
зрения” нервной, эндокринной и иммунной систем, все меньше
вовлекаются в общеорганизменные процессы и начинают “жить своей
автономной жизнью” – структурно и функционально секвестрироваться. В
свою очередь, через какое-то время и организм начинает постепенно
“забывать” об этих областях: их потребности, например, “не
учитываются” железами внутренней секреции и т.д. Со временем, при
прогрессировании психосоматической патологии, таких
участков-секвестров становится все больше и больше, а здоровых
тканей – все меньше и меньше.
Эти области-секвестры фактически превращаются в
функционально-анатомический балласт, в истинно лишний вес. Иначе
говоря, если в человеке 80 кг (“брутто”), то из них активны только
50-60 или менее кг (“нетто”). Существенно, что потребности тканей со
сниженной функцией в кислороде, биологически активных и питательных
веществах незначительны и поэтому полностью покрываются даже при
минимально сохранном кровотоке.
Каждый больной по-своему гармоничен и сбалансирован. С течением
времени возможности нервной системы, щитовидной, поджелудочной
железы, желудочно-кишечного тракта, почек и т.д. начинают
соответствовать потребностям 50 кг тела – его функционально
активного “брутто”, и при быстрой реинтеграции в общеорганизменные
процессы 30 “молчащих” килограммов (особенно на фоне рекомендаций
вести активный образ жизни, заниматься спортом и т.п.) “мощностей”
нервной системы, желез и внутренних органов для обслуживания
добавочной массы тела может не хватить, и разовьется недостаточность
или патология перегруженных поджелудочной железы, почек и т.д. Риск
возникновения патологии по этой причине необходимо учитывать во
врачебной практике.
Факт существования нередко весьма обширных соматических областей, в
той или иной степени лишенных нервного контроля, можно рассмотреть и
с эволюционных позиций, если трактовать такие ситуации не только как
патологию, а более широко – как своеобразный филогенетический
“откат” структур, рассчитанных на наличие иннервации и зависящих от
нее, на донервный период жизни. Как известно, ткани организмов, не
имеющих нервной системы, имеют свои анатомо-физиологические,
биохимические и другие особенности: сниженную реактивность и
потребность в кислороде (они более анаэробны), более медленный обмен
веществ, бòльшую тканевую гидрофильность, бòльшую функциональную
автономию и меньшую тканевую дифференцированность, другой спектр
тканевых (изо)ферментов и т.д. – и здесь есть, над чем подумать.
Вопрос этот важен еще и потому, что ряд феноменов нормальной
жизнедеятельности денервированной ткани считают проявлением
патологии, и вместо того, чтобы восстановить влияние нервной
системы, ятрогенно блокируют эти проявления.
Но полной функционально-анатомической изоляции отечных участков
тканей и органов не происходит из-за включения механизмов тканевой
депривационной сверхчувствительности, суть которых в следующем. Как
известно, сама клетка в состоянии в широких пределах регулировать
чувствительность к внешним воздействиями путем изменения рецептивных
свойств своей мембраны. При избытке действующих на клетку различных
активных субстратов количество реагирующих с ними мембранных
рецепторов автоматически уменьшается, а при субстратном голоде их
количество, наоборот, увеличивается. Этот гомеостатический механизм
препятствует перегрузке или гибели клетки при избыточной стимуляции,
а при дефиците стимулов он не позволяет развиться самому опасному
для жизни клетки состоянию – функциональному параличу.
Благодаря феномену тканевой депривационной сверхчувствительности,
клетки секвестрированных областей способны улавливать даже ничтожно
малое – гомеопатическое – количество нервных, гормональных и
биохимических сигналов и стимулов. В свою очередь, сами
депривированные клетки также способны генерировать слабые
информационные сигналы, сохраняя, тем самым, связь с организмом. Эти
подпороговые стимулы – своеобразный “клеточный шепот”, поступая в
соответствующие центры головного мозга в виде нервных импульсов или
через кровь (как известно, взаимодействие нервной системы и
сомато-висцеральной сферы осуществляется не только
кабельно-коммуникативным, но и дистантно-резонансным способом),
улавливаются там не всеми нервными клетками, а только нейронами,
расположенными в отечных областях и поэтому тоже находящимися в
состоянии денервационной сверхчувствительности. Эта “тихая
перекличка” секвестров (отечных участков) напоминает перестукивание
заключенных в тюремных камерах.
Состояние депривационной сверхчувствительности, за счет резкого
снижения порога наступления интоксикации, также повышает
чувствительность отечных тканей к малым и сверхмалым экологическим
вредностям: небольшой концентрации вредных веществ в атмосфере,
воде, земле, пище, к малым дозам радиации, электромагнитных волн (не
исключено, что такое же гомеопатическое воздействие оказывают и
выбрасываемые не использованные лекарства).
В областях со сниженным содержанием тканевой воды – гипогидратацией,
тоже существуют свои особенности функционирования и обмена веществ.
Образно говоря, такие зоны – это “топки” обмена и функциональной
активности. Из-за избыточного кровотока и, следовательно,
бесперебойного снабжения кислородом и питательными веществами и
быстрым удалением шлаков, в подобных тканевых регионах наступает
состояние возбуждения или гиперфункции: резко ускоряются и
усиливаются все виды функциональной и биохимической активности и
повышаются пороги реагирования на внешние стимулы.
Другое следствие гипогидратации – локальное повышение концентрации
различных приносимых с кровью биологически активных веществ и
гормонов, что приводит к значительному усилению их воздействия на
клетки-мишени, вплоть до токсического (аналогично
фармакоинтоксикации). При этом в очагах гиперфункции нередко
полностью имитируется истинное увеличение активности самих
тканей-продуцентов этих биологически активных молекул (подчеркнем,
нормально работающих). Клинически такая псевдоактивация может
полностью совпадать с клиникой гиперфункции какой-либо железы (псевдогипертиреоз
и т.п.). Характерно, что при ультразвуковом и морфологическом
исследовании этих псевдоактивных желез и определении уровня их
гормонов в периферической крови патология не обнаруживается. И таких
случаев много, когда при наличии клинической гиперфункции какой-либо
железы и даже хорошей местной тканевой реакции на соответствующее
лечение морфологически и биохимически верифицировать ее патологию не
удается. Именно для таких ситуаций применимо понятие
“болезни-маски”.
В свою очередь, описанное выше локальное повышение концентрации
гормонов или биологически активных веществ в очагах тканевой
гипогидратации-гиперфункции способно индуцировать гиперпродукцию
специфических для данной ткани веществ (возможно, что по такой
причине – наличие скрытого внешнего источника биохимической
ирритации-стимуляции, возникают генуинные и идиопатические
гиперплазии и гиперфункции, например, надпочечников, поджелудочной
железы и т.д.). Эти вещества, в свою очередь, окажут
перевозбуждающее или токсическое воздействие на свои дистантные
мишени, и такой импульс может долго блуждать по организму по типу
эстафетной биохимической ирритации. Подтверждением этого могут
служить следующие данные. В последнее время в биохимии выделяют
состояния так называемых “пароксизмального потребления” и
“пароксизмального синтеза”, суть которых в следующем. При
динамическом определении плазматической концентрации какого-то
вещества-предшественника, например, предшественника катехоламинов –
леводопы, или это проба с сахарной нагрузкой, наблюдается его
быстрое исчезновение из крови. Такая динамика концентрации является
надежным маркером опережающего клиническую манифестацию латентного
повышения функциональной активности железы или органа (в случае с
леводопой – катехоламиновых систем мозга, а с сахаром –
поджелудочной железы) и может свидетельствовать либо об их общей или
очаговой гипогидратации с появлением зон(ы) функциональной
гиперактивности, либо о наличии скрытого дистантного источника
биохимической (и/или вегетативной) ирритации-стимуляции этой ткани.
Оказалось, что период латентного “пароксизмального синтеза”
предшествует клинической манифестации многих пароксизмальных
состояний, кризов и срывов “на нервной почве”.
Таким образом, по параметру функциональной активности в
психосоматически пораженном организме существует три вида ткани:
возбужденная (гиперфункция, гипогидратация, гиперперфузия), с
физиологически оптимальным диапазоном активности (нормофункция,
нормогидратация, нормоперфузия) и депривированная (гипофункция,
гипергидратация, гипоперфузия). Соответственно, в организме
одновременно и в режиме on-line протекают три вида
информационно-сигнальных взаимодействий и сосуществуют три (суб)автономных
сигнальных потока: а сильные сигналы исходят от возбужденных
участков тканей и органов и, соответственно, улавливаются только
возбужденными структурами с высоким порогом реагирования на стимулы;
б сигналы физиологически обычной интенсивности генерируются здоровой
тканью и такой же тканью улавливаются; в слабыми или сверхслабыми
сигналами обмениваются между собой гипофункционирующие ткани.
Депривированные отечные ткани не уловят в полном объеме и адекватно
не ответят на нормальные и тем более сильные сигналы (гипоксия,
замедление обмена веществ и т.п.); в свою очередь, генерируемых ими
слабых сигналов недостаточно для достижения порога реагирования
нормальной и тем более гиперактивной ткани с еще более высоким
порогом реагирования на стимул.
Возможно, что, кроме обычных способов коммуникации, эти ткани
обмениваются различными и/или несколько биохимически отличающимися
от обычных информационными (изо)молекулами (измененными белками,
какими-то продуктами обмена, изоферментами, дериватами катехоламинов
и т.п.); или же информационно действует их (импульсно-)биохимическая
констелляция, которая в том числе и вызывает появление избирательной
чувствительности постсинаптической мембраны и/или тканевого нервного
рецептора к биохимически измененному медиатору или его аналогу,
продуцируемому нейроном или периферической клеткой, и делает ее
(мембрану) нечувствительной к обычному медиатору. Если это так, то
можно говорить не только о трех различных вариантах
дистантно-резонансного взаимодействия нервной системы и
висцерально-соматической сферы, но и трех вариантах
кабельно-коммуникативного взаимодействия, к которым общность
гидратации делает эти ткани, независимо от
функционально-гистологической специфики, чувствительными, а ткани,
имеющие качественно другую гидратацию, – мало или нечувствительными.
Таким образом, колебания гидратации ткани сопровождаются колебанием
ее функциональной активности: гипергидратация сопровождается
снижением активности, а гипогидратация – ее повышением.
Организм периодически делает попытки восстановить баланс и
“воссоединиться” со своими секвестрированными участками.
Представляется, что одним из вариантов такой попытки воссоединения
являются эпилептические и другие судороги (механизмы повышения
очаговой и общей возбудимости ЦНС при аффекте описаны выше, и они во
многом схожи с эпилептическими; в свою очередь, при эпилепсии обычно
имеется тоническое мышечное напряжение). Известно, что мышечное
движение наиболее эффективно и физиологично улучшает общий и местный
кровоток и препятствует развитию застойных и отечных явлений.
Поэтому во время двигательного приступа за счет ритмично и сильно
сокращающихся скелетно-мышечных комплексов, действующих как “местные
сердца” или насосы, происходит восстановление кровоснабжения,
улучшение обмена веществ и дезинтоксикация (вымывание шлаков) в
отечных очагах. Это позволяет рассматривать судороги как один из
“аварийных” способов улучшения кровообращения и коррекции
метаболически опасного напряжения в отечных тканях. Важно, что во
время судорожного припадка также рвутся соединительнотканные “путы”.
Но, с другой стороны, при реперфузии мышц (подкожно-жировой
клетчатки и т.п.) высока вероятность опорожнения шлаковых депо и
наступления общей интоксикации, недаром многие пациенты после
эпилептического припадка чувствуют себя плохо. Косвенно это
подтверждается и соответствующими постприступными биохимическим
изменениями крови.
Возможно, что потеря сознания во время приступа и постприступные сон
и мышечная слабость (фактически это парез) в определенной степени
обусловлены ишемией ЦНС вследствие быстрого заполнения кровью мышц
при их реперфузии и обеднения большого круга. Нередко отмечаемые
транзиторные постприступные нарушения функции органов и желез
внутренней секреции тоже могут быть вызваны сочетанием
шлаково-токсического удара и ишемии (плюс ударное
медиаторно-биохимическое и импульсно-ирритативное воздействие – см.
выше).
Потягивание, почесывание при кожном или другом зуде тоже в
определенной мере способствует утолению локального “сенсорного
голода” и улучшению местного кровообращения и тканевой гидратации.
При пародонтозе, например, стоматологи рекомендуют “не бояться”
десневых кровотечений при чистке зубов.
В качестве другого примера попытки реинтеграции можно привести
шизофрению, при которой уже давно описываются церебральные
отечно-сосудистые нарушения (а, впрочем, при какой патологии они не
описаны) и различная, ими вызванная, патология корковых нейронов,
ассоциативных внутрикорковых нервных трактов и волокон белого
подкоркового вещества. Нельзя исключить, что дофаминергическая
гиперфункция, считающаяся основным нейротрансмиттерным дефектом при
этой болезни, отражает попытку нервной системы скомпенсировать
усилением синаптической деятельности нарушение взаимодействия
корковых и подкорковых нейронов – “импульсный голод”, вызванное
поражением внутрикорковых и корково-подкорковых нервных волокон.
Тогда дофаминергическую гиперфункцию можно сравнить с пробуксовкой
колес застрявшей в грязи машины – неуспешной попыткой выехать.
Способствовать усилению дофаминергической трансмиссии и,
следовательно, усилению тяжести заболевания, при шизофрении может
поступление предшественника дофамина – леводопы, из добавочного – не
пищевого, источника, внешнего по отношению к дофаминергическому
синапсу. Представляется, что таким донорским источником могут быть
синапсы терминального сосудистого ложа периваскулярной симпатической
нервной системы (см. выше). При длительной симпатоирритации
катехоламины и леводопа постоянно выделяются из пресинаптической
мембраны, и происходит их “растекание” далеко за пределы
выбрасывающего их синапса. Леводопа, попадая в дофаминергический
синапс, синтезируется в нем до конечного медиатора, подпитывая,
таким образом, церебральный пул дофаминергических нейронов. Косвенно
облегчают дофаминергическую трансмиссию и периваскулярные
симпатические катехоламины, которые, ингибируя корковые
ГАМК-ергические синапсы, снижают тормозной церебральный тонус.
Леводопа, как предшественник, кроме дофаминергических, активирует и
все другие катехоламинергические системы мозга – и этим тоже
опосредованно повышает общую возбудимость ЦНС.
Теоретически не исключено и обратное утекание излишков леводопы и
дофамина из “перегруженных” синапсов коркового, в частности,
фронтального дофаминергического пула в симпатическую нервную систему
(или истощенный нейрональный пул той же медиаторной принадлежности,
например, в дофаминергические синапсы стрио-паллидарной системы или
гипоталамо-гипофизарного туберо-инфундибулярного тракта) по тем же
анатомическим путям. При шизофрении такой “сброс” излишков дофамина
и леводопы из корковых синапсов (которые могут, вследствие развития
отека, превратиться на какое-то время из закрытых в (полу)открытые)
в синапсы симпатической нервной системы может являться собственным
встроенным эндогенным (ауто)нейролептическим механизмом,
действующим, вкупе с отеком, по типу своеобразной (ауто)лоботомии.
Тогда это явление – свидетельство обоюдного взаимообмена медиаторами
и/или их предшественниками “родственных” по медиатору и/или
предшественнику нейрональных пулов по типу синаптической
“взаимопомощи” (поочередного взаимодепонирования избытка медиатора),
и не только между катехоламинергическим, но, возможно, и между
нейрональными пулами с другим синаптически активным медиаторным
веществом. В частности, эффект от сочетанного и синхронного
освобождения от избытка медиаторов дофаминергических и
холинергических синапсов можно сравнить с действием совместно
назначенных галоперидола и циклодола. При таком взгляде на патогенез
шизофрении перспективны лечебные мероприятия, направленные на
улучшение кровоснабжения, ликвидацию отека и ремиелинизацию
внутрикорковых и других нервных волокон (возможно, и создание
симпатического синаптического медиаторного “голода” для стимуляции
сброса медиаторов из дофаминергических синапсов ЦНС и их поглощения
синапсами церебрального сосудистого симпатикуса).
Можно добавить, что если механизм “перетекания” медиаторов
(катехоламинов и др.) из церебральных нейрональных синаптических
пулов в синапсы симпатической, парасимпатической, гистаминергической
и др. систем иннервации сосудистой стенки действительно существует,
то он может играть роль пускового триггера пароксизмальных
церебральных (спинальных, цереброспинальных и периферических)
артериоспазмов и артериоплегий при денервации (десимпатизации,
депарасимпатизации и т.д.) сосудистой стенки, независимо от причины
ее возникновения. Механизм тот же: денервационная
сверхчувствительность синапсов сосудистой стенки не каком-либо
длиннике артерии (а также артериолы, сфинктеров терминального
сосудистого ложа, вен, синусов) – одной или нескольких – приводит к
резкому повышению их чувствительности к микродозам соответствующих
медиаторов. По этому механизму могут развиваться приступы “белой” и
“красной” мигрени, инсульты и т.д.: “невинный” внешний повод (порой,
по типу “последней капли”) → актуализация аффекта → возбуждение
нейронов ЦНС → опорожнение синапсов → “перетекание излишков”
медиаторов → возбуждение постсинаптических мембран (или их аналогов)
сосудистой стенки → сосудистый пароксизм.
Жизнь – это всегда единство, и любой живой организм устроен так, что
не может существовать в виде не связанных или плохо связанных между
собой частей. В отечных тканях для этого служит механизм
депривационной сверхчувствительности, которую можно сравнить с
усилением зрения в темноте. Представляется, что феномен
депривационной тканевой сверхчувствительности, как особая форма
существования клетки в условиях гипоафферентации, является типовым
адаптационным процессом в норме и при патологии.
В психиатрии хорошо известны состояния измененного сознания, чувство
внутреннего присутствия некого другого – “Чужого”, и случаи, когда
внутри человека живет несколько личностей, которые периодически
проявляют себя, напрочь затмевая обычное повседневное “Я”; и нередко
такие состояния психики сопровождаются определенными соматическими
метаморфозами. Такие случаи должны иметь какое-то телесное
субстратное отображение, свою структурно-функциональную подоплеку.
Упреждая претензии и упреки, замечу, я не иррационалист, и для меня
метафоры – это не замена понятий, а одно из концептуальных средств
сущностного анализа.
Поэтому возможен еще один – психиатрический (или вообще
немедицинский) – аспект наличия трех режимов тканевой гидратации, и
в первую очередь – в головном мозге. Со временем и при определенных
условиях все отеки, разбросанные по телу и нервной системе,
достигают определенных размеров и структурно-функционально
соединяются между собой, образуя иерархически организованное
психобиоорганическое единство. Иными словами, в человеке возникает
некая внутренняя подвижная и, полагаю, живая Сущность (если слово
“живая” в таком контексте уместно) – “отечный человек”. “Он” “имеет”
психику, нервную систему, железы, внутренние органы, сердце и
кровеносные сосуды, мышцы, кости, суставы, кожу, гонады, глаза и
уши, – то есть все то же, что и мы, и эти его части описанными выше
способами взаимодействуют между собой. Это может быть “отечный
человек-инвалид” без конечности, глаза, печени, части мозга... При
колебаниях тканевой гидратации “отечный человек” может уменьшаться
или, наоборот, увеличиваться в своих размерах (и психосоматической
проявленности).
То же самое можно написать и о “песочном человеке” – продукте
соединения, слияния и информационного взаимодействия областей с
пониженным содержанием воды, и о неком Франкенштейне – гибриде
“основного человека” (“главного Я”), “отечного человека” (“отечного
Я”) и “песочного человека” (“песочного Я”). Как тут не вспомнить
Иеронима Босха.
Не исключено, что при определенных условиях (каких?) одна из этих
секвестров-Сущностей каким-то образом “всплывает” из “глубин”
психосоматики на поверхность сознания, загоняя “главное Я” куда-то
внутрь (в подсознание? в “секвестрированное-Бессознательное”?) и
отбирая у него афферентно-эфферентные психосоматические вожжи...
(Несколько нарушив последовательность раскрытия заявленной в
заглавии темы, в виде небольшой пилотной “немедицинской” вставки
(совершенно не обязательной для адекватного восприятия и понимания
выше и ниже излагаемой “медицинской части” материала) добавлю
следующее: при духовно-психосоматической патологии – как, в первую
очередь, моральном конфликте, вызванном моральным дефектом в
восприятии “Я” – психосоматической составляющей триединого
духовно-психосоматического человека, внешнесредового Символа и
порожденного им в сознании (всегда морального!) Образа, и только во
вторую-третью очередь – “тварной” психо-телесной болезни
(“медицинской” патологии “Я”-мозга-тела), принципиальным и
последовательно отстаиваемым мною является следующее положение.
Каждому (всегда причинно и иерархически вторичному)
морфо-функциональному “секвестру” в биологическом теле – этому
“(духовно-)психосоматически забытому(-“покоящемуся”) человеческому
внутрителесному” или “внутреннему (духовно-)психосоматическому,
спрятанному-изгнанному в "секвестрированное-бессознательное"” –
голографически соответствует (всегда причинно и иерархически
первичный) “секвестр”(-“брешь”-“Пустота”-“Вопрос” – “… вот в чем
вопрос”) в морально-духовной сфере. “Духовный секвестр” – это либо
позитивное “Нечто”, в момент (всегда и только добровольного!)
волеизъявления-Выбора (самим!) человеком в собственную духовную
сферу не впущенное, и/или это негативное “Нечто”, (вместо
позитивного “Нечто”) в духовную сферу впущенное; по-христиански –
это совершенный “грех”, по Менегетти – сделанная “ошибка” (в
сущности, грех – и есть ошибка). Но вполне возможно, что вопрос
нужно ставить по-другому: есть “Нечто” – (по Николаю Кузанскому) “Парадигмальное”,
(биологическим, “тварным”) “Я”-человеком из собственного
бесстрастного и всезнающего – и поэтому небиологического – Сознания,
как целого-части Мирового Ума-Духа, не принятое – “Духовное
(“Я”-человеком) невпущенное-непринятое”. Этому “духовному секвестру”
соответствует (тоже всегда причинно вторичный) “секвестр”-“провал” в
социальной↔личной жизни, являющийся (о чем больной – и нередко врач
– не догадывается) внешним жизненно-событийным (всего лишь)
“зеркальным отражением” (и никогда – первопричиной!) имеющейся
психо-телесной патологии (в свою очередь, которая тоже является
всего лишь “зеркальным отражением” внешней событийной жизни:
“здоровое/больное психосоматическое” биологического или “тварного”
человека – это его земная жизнь, (через Голограмму-Зеркало-Сознание
– эту гипотетическую “Черную Дыру” астрофизического мира или
реальный “Черный Квадрат” Казимира Малевича) “вывернутая наизнанку”,
или, быть может, каким-то способом – Образом! – “ввернутая
вовнутрь”, – и наоборот; все как в фильме “Матрица”, в котором
показано, что (любой?) человек – это всего лишь игра Ума-Сознания).
Упорствующим в заблуждении-грехе-слепоте-ошибке (и поэтому) больным
человеком, не слышащим, хотя и слушающим, или не слышащим и не
слушающим императивный “Трубный Глас” собственного Духа-Сознания, не
осознается и/или игнорируется какая-то Проблема (в итоге, еще раз
подчеркнем, это всегда “Духовное (“Я”-человеком) невпущенное-не(вос)принятое”),
важнейшая для его “тварного” (и, опять-таки, духовного!) здоровья –
и даже (земной) судьбы и (земной) жизни. В стоящей перед его
“внутренним” и “обычным” зрением картине – “Образе” (его –
“Я”-человека!) жизни – как бы имеется стойкий “пробел” восприятия –
своеобразное жизненное “слепое пятно” (имеющее персистирующее
нейросубстратное отображение, о чем еще будет сказано далее), и
человек смотрит – но не видит, а если видит – то не понимает, а если
понимает – то не разумеет, и поэтому он не только не знает, но даже
и не догадывается, ЧТО (в плане жизненно важного и единственно
верного спасения-поступка-действия) и ГДЕ (в теле? разуме? душе?
внешней↔внутренней событийной жизни?) обязательно нужно сделать,
чтобы выздороветь – и жить по-человечески. Подробнее эти тезисы
будут рассматриваться в “немедицинских” главах).
Семенов И.В.
|