Мы ВКОНТАКТЕ
Центр Аквилон
библиотека эзотерики Наша библиотека

Теоретические вопросы этиологии, патофизиологии,
патоморфоологии и культурологии
духовно-психосоматических болезней
(трактат)

Глава XIX. Дисгидратация и дезинтеграция организма.

Тканевой секвестр. “Сущность”. У психосоматической патологии есть и другая, тоже связанная с дисгидратацией, сторона. Отек напомним, вызывает появление функционально малоактивных и анатомически субизолированных участков органов и тканей. Эти участки постепенно как бы выпадают из “поля зрения” нервной, эндокринной и иммунной систем, все меньше вовлекаются в общеорганизменные процессы и начинают “жить своей автономной жизнью” – структурно и функционально секвестрироваться. В свою очередь, через какое-то время и организм начинает постепенно “забывать” об этих областях: их потребности, например, “не учитываются” железами внутренней секреции и т.д. Со временем, при прогрессировании психосоматической патологии, таких участков-секвестров становится все больше и больше, а здоровых тканей – все меньше и меньше.
Эти области-секвестры фактически превращаются в функционально-анатомический балласт, в истинно лишний вес. Иначе говоря, если в человеке 80 кг (“брутто”), то из них активны только 50-60 или менее кг (“нетто”). Существенно, что потребности тканей со сниженной функцией в кислороде, биологически активных и питательных веществах незначительны и поэтому полностью покрываются даже при минимально сохранном кровотоке.
Каждый больной по-своему гармоничен и сбалансирован. С течением времени возможности нервной системы, щитовидной, поджелудочной железы, желудочно-кишечного тракта, почек и т.д. начинают соответствовать потребностям 50 кг тела – его функционально активного “брутто”, и при быстрой реинтеграции в общеорганизменные процессы 30 “молчащих” килограммов (особенно на фоне рекомендаций вести активный образ жизни, заниматься спортом и т.п.) “мощностей” нервной системы, желез и внутренних органов для обслуживания добавочной массы тела может не хватить, и разовьется недостаточность или патология перегруженных поджелудочной железы, почек и т.д. Риск возникновения патологии по этой причине необходимо учитывать во врачебной практике.
Факт существования нередко весьма обширных соматических областей, в той или иной степени лишенных нервного контроля, можно рассмотреть и с эволюционных позиций, если трактовать такие ситуации не только как патологию, а более широко – как своеобразный филогенетический “откат” структур, рассчитанных на наличие иннервации и зависящих от нее, на донервный период жизни. Как известно, ткани организмов, не имеющих нервной системы, имеют свои анатомо-физиологические, биохимические и другие особенности: сниженную реактивность и потребность в кислороде (они более анаэробны), более медленный обмен веществ, бòльшую тканевую гидрофильность, бòльшую функциональную автономию и меньшую тканевую дифференцированность, другой спектр тканевых (изо)ферментов и т.д. – и здесь есть, над чем подумать. Вопрос этот важен еще и потому, что ряд феноменов нормальной жизнедеятельности денервированной ткани считают проявлением патологии, и вместо того, чтобы восстановить влияние нервной системы, ятрогенно блокируют эти проявления.
Но полной функционально-анатомической изоляции отечных участков тканей и органов не происходит из-за включения механизмов тканевой депривационной сверхчувствительности, суть которых в следующем. Как известно, сама клетка в состоянии в широких пределах регулировать чувствительность к внешним воздействиями путем изменения рецептивных свойств своей мембраны. При избытке действующих на клетку различных активных субстратов количество реагирующих с ними мембранных рецепторов автоматически уменьшается, а при субстратном голоде их количество, наоборот, увеличивается. Этот гомеостатический механизм препятствует перегрузке или гибели клетки при избыточной стимуляции, а при дефиците стимулов он не позволяет развиться самому опасному для жизни клетки состоянию – функциональному параличу.
Благодаря феномену тканевой депривационной сверхчувствительности, клетки секвестрированных областей способны улавливать даже ничтожно малое – гомеопатическое – количество нервных, гормональных и биохимических сигналов и стимулов. В свою очередь, сами депривированные клетки также способны генерировать слабые информационные сигналы, сохраняя, тем самым, связь с организмом. Эти подпороговые стимулы – своеобразный “клеточный шепот”, поступая в соответствующие центры головного мозга в виде нервных импульсов или через кровь (как известно, взаимодействие нервной системы и сомато-висцеральной сферы осуществляется не только кабельно-коммуникативным, но и дистантно-резонансным способом), улавливаются там не всеми нервными клетками, а только нейронами, расположенными в отечных областях и поэтому тоже находящимися в состоянии денервационной сверхчувствительности. Эта “тихая перекличка” секвестров (отечных участков) напоминает перестукивание заключенных в тюремных камерах.
Состояние депривационной сверхчувствительности, за счет резкого снижения порога наступления интоксикации, также повышает чувствительность отечных тканей к малым и сверхмалым экологическим вредностям: небольшой концентрации вредных веществ в атмосфере, воде, земле, пище, к малым дозам радиации, электромагнитных волн (не исключено, что такое же гомеопатическое воздействие оказывают и выбрасываемые не использованные лекарства).
В областях со сниженным содержанием тканевой воды – гипогидратацией, тоже существуют свои особенности функционирования и обмена веществ. Образно говоря, такие зоны – это “топки” обмена и функциональной активности. Из-за избыточного кровотока и, следовательно, бесперебойного снабжения кислородом и питательными веществами и быстрым удалением шлаков, в подобных тканевых регионах наступает состояние возбуждения или гиперфункции: резко ускоряются и усиливаются все виды функциональной и биохимической активности и повышаются пороги реагирования на внешние стимулы.
Другое следствие гипогидратации – локальное повышение концентрации различных приносимых с кровью биологически активных веществ и гормонов, что приводит к значительному усилению их воздействия на клетки-мишени, вплоть до токсического (аналогично фармакоинтоксикации). При этом в очагах гиперфункции нередко полностью имитируется истинное увеличение активности самих тканей-продуцентов этих биологически активных молекул (подчеркнем, нормально работающих). Клинически такая псевдоактивация может полностью совпадать с клиникой гиперфункции какой-либо железы (псевдогипертиреоз и т.п.). Характерно, что при ультразвуковом и морфологическом исследовании этих псевдоактивных желез и определении уровня их гормонов в периферической крови патология не обнаруживается. И таких случаев много, когда при наличии клинической гиперфункции какой-либо железы и даже хорошей местной тканевой реакции на соответствующее лечение морфологически и биохимически верифицировать ее патологию не удается. Именно для таких ситуаций применимо понятие “болезни-маски”.
В свою очередь, описанное выше локальное повышение концентрации гормонов или биологически активных веществ в очагах тканевой гипогидратации-гиперфункции способно индуцировать гиперпродукцию специфических для данной ткани веществ (возможно, что по такой причине – наличие скрытого внешнего источника биохимической ирритации-стимуляции, возникают генуинные и идиопатические гиперплазии и гиперфункции, например, надпочечников, поджелудочной железы и т.д.). Эти вещества, в свою очередь, окажут перевозбуждающее или токсическое воздействие на свои дистантные мишени, и такой импульс может долго блуждать по организму по типу эстафетной биохимической ирритации. Подтверждением этого могут служить следующие данные. В последнее время в биохимии выделяют состояния так называемых “пароксизмального потребления” и “пароксизмального синтеза”, суть которых в следующем. При динамическом определении плазматической концентрации какого-то вещества-предшественника, например, предшественника катехоламинов – леводопы, или это проба с сахарной нагрузкой, наблюдается его быстрое исчезновение из крови. Такая динамика концентрации является надежным маркером опережающего клиническую манифестацию латентного повышения функциональной активности железы или органа (в случае с леводопой – катехоламиновых систем мозга, а с сахаром – поджелудочной железы) и может свидетельствовать либо об их общей или очаговой гипогидратации с появлением зон(ы) функциональной гиперактивности, либо о наличии скрытого дистантного источника биохимической (и/или вегетативной) ирритации-стимуляции этой ткани. Оказалось, что период латентного “пароксизмального синтеза” предшествует клинической манифестации многих пароксизмальных состояний, кризов и срывов “на нервной почве”.
Таким образом, по параметру функциональной активности в психосоматически пораженном организме существует три вида ткани: возбужденная (гиперфункция, гипогидратация, гиперперфузия), с физиологически оптимальным диапазоном активности (нормофункция, нормогидратация, нормоперфузия) и депривированная (гипофункция, гипергидратация, гипоперфузия). Соответственно, в организме одновременно и в режиме on-line протекают три вида информационно-сигнальных взаимодействий и сосуществуют три (суб)автономных сигнальных потока: а сильные сигналы исходят от возбужденных участков тканей и органов и, соответственно, улавливаются только возбужденными структурами с высоким порогом реагирования на стимулы; б сигналы физиологически обычной интенсивности генерируются здоровой тканью и такой же тканью улавливаются; в слабыми или сверхслабыми сигналами обмениваются между собой гипофункционирующие ткани. Депривированные отечные ткани не уловят в полном объеме и адекватно не ответят на нормальные и тем более сильные сигналы (гипоксия, замедление обмена веществ и т.п.); в свою очередь, генерируемых ими слабых сигналов недостаточно для достижения порога реагирования нормальной и тем более гиперактивной ткани с еще более высоким порогом реагирования на стимул.
Возможно, что, кроме обычных способов коммуникации, эти ткани обмениваются различными и/или несколько биохимически отличающимися от обычных информационными (изо)молекулами (измененными белками, какими-то продуктами обмена, изоферментами, дериватами катехоламинов и т.п.); или же информационно действует их (импульсно-)биохимическая констелляция, которая в том числе и вызывает появление избирательной чувствительности постсинаптической мембраны и/или тканевого нервного рецептора к биохимически измененному медиатору или его аналогу, продуцируемому нейроном или периферической клеткой, и делает ее (мембрану) нечувствительной к обычному медиатору. Если это так, то можно говорить не только о трех различных вариантах дистантно-резонансного взаимодействия нервной системы и висцерально-соматической сферы, но и трех вариантах кабельно-коммуникативного взаимодействия, к которым общность гидратации делает эти ткани, независимо от функционально-гистологической специфики, чувствительными, а ткани, имеющие качественно другую гидратацию, – мало или нечувствительными.
Таким образом, колебания гидратации ткани сопровождаются колебанием ее функциональной активности: гипергидратация сопровождается снижением активности, а гипогидратация – ее повышением.
Организм периодически делает попытки восстановить баланс и “воссоединиться” со своими секвестрированными участками. Представляется, что одним из вариантов такой попытки воссоединения являются эпилептические и другие судороги (механизмы повышения очаговой и общей возбудимости ЦНС при аффекте описаны выше, и они во многом схожи с эпилептическими; в свою очередь, при эпилепсии обычно имеется тоническое мышечное напряжение). Известно, что мышечное движение наиболее эффективно и физиологично улучшает общий и местный кровоток и препятствует развитию застойных и отечных явлений. Поэтому во время двигательного приступа за счет ритмично и сильно сокращающихся скелетно-мышечных комплексов, действующих как “местные сердца” или насосы, происходит восстановление кровоснабжения, улучшение обмена веществ и дезинтоксикация (вымывание шлаков) в отечных очагах. Это позволяет рассматривать судороги как один из “аварийных” способов улучшения кровообращения и коррекции метаболически опасного напряжения в отечных тканях. Важно, что во время судорожного припадка также рвутся соединительнотканные “путы”.
Но, с другой стороны, при реперфузии мышц (подкожно-жировой клетчатки и т.п.) высока вероятность опорожнения шлаковых депо и наступления общей интоксикации, недаром многие пациенты после эпилептического припадка чувствуют себя плохо. Косвенно это подтверждается и соответствующими постприступными биохимическим изменениями крови.
Возможно, что потеря сознания во время приступа и постприступные сон и мышечная слабость (фактически это парез) в определенной степени обусловлены ишемией ЦНС вследствие быстрого заполнения кровью мышц при их реперфузии и обеднения большого круга. Нередко отмечаемые транзиторные постприступные нарушения функции органов и желез внутренней секреции тоже могут быть вызваны сочетанием шлаково-токсического удара и ишемии (плюс ударное медиаторно-биохимическое и импульсно-ирритативное воздействие – см. выше).
Потягивание, почесывание при кожном или другом зуде тоже в определенной мере способствует утолению локального “сенсорного голода” и улучшению местного кровообращения и тканевой гидратации. При пародонтозе, например, стоматологи рекомендуют “не бояться” десневых кровотечений при чистке зубов.
В качестве другого примера попытки реинтеграции можно привести шизофрению, при которой уже давно описываются церебральные отечно-сосудистые нарушения (а, впрочем, при какой патологии они не описаны) и различная, ими вызванная, патология корковых нейронов, ассоциативных внутрикорковых нервных трактов и волокон белого подкоркового вещества. Нельзя исключить, что дофаминергическая гиперфункция, считающаяся основным нейротрансмиттерным дефектом при этой болезни, отражает попытку нервной системы скомпенсировать усилением синаптической деятельности нарушение взаимодействия корковых и подкорковых нейронов – “импульсный голод”, вызванное поражением внутрикорковых и корково-подкорковых нервных волокон. Тогда дофаминергическую гиперфункцию можно сравнить с пробуксовкой колес застрявшей в грязи машины – неуспешной попыткой выехать.
Способствовать усилению дофаминергической трансмиссии и, следовательно, усилению тяжести заболевания, при шизофрении может поступление предшественника дофамина – леводопы, из добавочного – не пищевого, источника, внешнего по отношению к дофаминергическому синапсу. Представляется, что таким донорским источником могут быть синапсы терминального сосудистого ложа периваскулярной симпатической нервной системы (см. выше). При длительной симпатоирритации катехоламины и леводопа постоянно выделяются из пресинаптической мембраны, и происходит их “растекание” далеко за пределы выбрасывающего их синапса. Леводопа, попадая в дофаминергический синапс, синтезируется в нем до конечного медиатора, подпитывая, таким образом, церебральный пул дофаминергических нейронов. Косвенно облегчают дофаминергическую трансмиссию и периваскулярные симпатические катехоламины, которые, ингибируя корковые ГАМК-ергические синапсы, снижают тормозной церебральный тонус. Леводопа, как предшественник, кроме дофаминергических, активирует и все другие катехоламинергические системы мозга – и этим тоже опосредованно повышает общую возбудимость ЦНС.
Теоретически не исключено и обратное утекание излишков леводопы и дофамина из “перегруженных” синапсов коркового, в частности, фронтального дофаминергического пула в симпатическую нервную систему (или истощенный нейрональный пул той же медиаторной принадлежности, например, в дофаминергические синапсы стрио-паллидарной системы или гипоталамо-гипофизарного туберо-инфундибулярного тракта) по тем же анатомическим путям. При шизофрении такой “сброс” излишков дофамина и леводопы из корковых синапсов (которые могут, вследствие развития отека, превратиться на какое-то время из закрытых в (полу)открытые) в синапсы симпатической нервной системы может являться собственным встроенным эндогенным (ауто)нейролептическим механизмом, действующим, вкупе с отеком, по типу своеобразной (ауто)лоботомии. Тогда это явление – свидетельство обоюдного взаимообмена медиаторами и/или их предшественниками “родственных” по медиатору и/или предшественнику нейрональных пулов по типу синаптической “взаимопомощи” (поочередного взаимодепонирования избытка медиатора), и не только между катехоламинергическим, но, возможно, и между нейрональными пулами с другим синаптически активным медиаторным веществом. В частности, эффект от сочетанного и синхронного освобождения от избытка медиаторов дофаминергических и холинергических синапсов можно сравнить с действием совместно назначенных галоперидола и циклодола. При таком взгляде на патогенез шизофрении перспективны лечебные мероприятия, направленные на улучшение кровоснабжения, ликвидацию отека и ремиелинизацию внутрикорковых и других нервных волокон (возможно, и создание симпатического синаптического медиаторного “голода” для стимуляции сброса медиаторов из дофаминергических синапсов ЦНС и их поглощения синапсами церебрального сосудистого симпатикуса).
Можно добавить, что если механизм “перетекания” медиаторов (катехоламинов и др.) из церебральных нейрональных синаптических пулов в синапсы симпатической, парасимпатической, гистаминергической и др. систем иннервации сосудистой стенки действительно существует, то он может играть роль пускового триггера пароксизмальных церебральных (спинальных, цереброспинальных и периферических) артериоспазмов и артериоплегий при денервации (десимпатизации, депарасимпатизации и т.д.) сосудистой стенки, независимо от причины ее возникновения. Механизм тот же: денервационная сверхчувствительность синапсов сосудистой стенки не каком-либо длиннике артерии (а также артериолы, сфинктеров терминального сосудистого ложа, вен, синусов) – одной или нескольких – приводит к резкому повышению их чувствительности к микродозам соответствующих медиаторов. По этому механизму могут развиваться приступы “белой” и “красной” мигрени, инсульты и т.д.: “невинный” внешний повод (порой, по типу “последней капли”) → актуализация аффекта → возбуждение нейронов ЦНС → опорожнение синапсов → “перетекание излишков” медиаторов → возбуждение постсинаптических мембран (или их аналогов) сосудистой стенки → сосудистый пароксизм.
Жизнь – это всегда единство, и любой живой организм устроен так, что не может существовать в виде не связанных или плохо связанных между собой частей. В отечных тканях для этого служит механизм депривационной сверхчувствительности, которую можно сравнить с усилением зрения в темноте. Представляется, что феномен депривационной тканевой сверхчувствительности, как особая форма существования клетки в условиях гипоафферентации, является типовым адаптационным процессом в норме и при патологии.
В психиатрии хорошо известны состояния измененного сознания, чувство внутреннего присутствия некого другого – “Чужого”, и случаи, когда внутри человека живет несколько личностей, которые периодически проявляют себя, напрочь затмевая обычное повседневное “Я”; и нередко такие состояния психики сопровождаются определенными соматическими метаморфозами. Такие случаи должны иметь какое-то телесное субстратное отображение, свою структурно-функциональную подоплеку. Упреждая претензии и упреки, замечу, я не иррационалист, и для меня метафоры – это не замена понятий, а одно из концептуальных средств сущностного анализа.
Поэтому возможен еще один – психиатрический (или вообще немедицинский) – аспект наличия трех режимов тканевой гидратации, и в первую очередь – в головном мозге. Со временем и при определенных условиях все отеки, разбросанные по телу и нервной системе, достигают определенных размеров и структурно-функционально соединяются между собой, образуя иерархически организованное психобиоорганическое единство. Иными словами, в человеке возникает некая внутренняя подвижная и, полагаю, живая Сущность (если слово “живая” в таком контексте уместно) – “отечный человек”. “Он” “имеет” психику, нервную систему, железы, внутренние органы, сердце и кровеносные сосуды, мышцы, кости, суставы, кожу, гонады, глаза и уши, – то есть все то же, что и мы, и эти его части описанными выше способами взаимодействуют между собой. Это может быть “отечный человек-инвалид” без конечности, глаза, печени, части мозга... При колебаниях тканевой гидратации “отечный человек” может уменьшаться или, наоборот, увеличиваться в своих размерах (и психосоматической проявленности).
То же самое можно написать и о “песочном человеке” – продукте соединения, слияния и информационного взаимодействия областей с пониженным содержанием воды, и о неком Франкенштейне – гибриде “основного человека” (“главного Я”), “отечного человека” (“отечного Я”) и “песочного человека” (“песочного Я”). Как тут не вспомнить Иеронима Босха.
Не исключено, что при определенных условиях (каких?) одна из этих секвестров-Сущностей каким-то образом “всплывает” из “глубин” психосоматики на поверхность сознания, загоняя “главное Я” куда-то внутрь (в подсознание? в “секвестрированное-Бессознательное”?) и отбирая у него афферентно-эфферентные психосоматические вожжи...
(Несколько нарушив последовательность раскрытия заявленной в заглавии темы, в виде небольшой пилотной “немедицинской” вставки (совершенно не обязательной для адекватного восприятия и понимания выше и ниже излагаемой “медицинской части” материала) добавлю следующее: при духовно-психосоматической патологии – как, в первую очередь, моральном конфликте, вызванном моральным дефектом в восприятии “Я” – психосоматической составляющей триединого духовно-психосоматического человека, внешнесредового Символа и порожденного им в сознании (всегда морального!) Образа, и только во вторую-третью очередь – “тварной” психо-телесной болезни (“медицинской” патологии “Я”-мозга-тела), принципиальным и последовательно отстаиваемым мною является следующее положение. Каждому (всегда причинно и иерархически вторичному) морфо-функциональному “секвестру” в биологическом теле – этому “(духовно-)психосоматически забытому(-“покоящемуся”) человеческому внутрителесному” или “внутреннему (духовно-)психосоматическому, спрятанному-изгнанному в "секвестрированное-бессознательное"” – голографически соответствует (всегда причинно и иерархически первичный) “секвестр”(-“брешь”-“Пустота”-“Вопрос” – “… вот в чем вопрос”) в морально-духовной сфере. “Духовный секвестр” – это либо позитивное “Нечто”, в момент (всегда и только добровольного!) волеизъявления-Выбора (самим!) человеком в собственную духовную сферу не впущенное, и/или это негативное “Нечто”, (вместо позитивного “Нечто”) в духовную сферу впущенное; по-христиански – это совершенный “грех”, по Менегетти – сделанная “ошибка” (в сущности, грех – и есть ошибка). Но вполне возможно, что вопрос нужно ставить по-другому: есть “Нечто” – (по Николаю Кузанскому) “Парадигмальное”, (биологическим, “тварным”) “Я”-человеком из собственного бесстрастного и всезнающего – и поэтому небиологического – Сознания, как целого-части Мирового Ума-Духа, не принятое – “Духовное (“Я”-человеком) невпущенное-непринятое”. Этому “духовному секвестру” соответствует (тоже всегда причинно вторичный) “секвестр”-“провал” в социальной↔личной жизни, являющийся (о чем больной – и нередко врач – не догадывается) внешним жизненно-событийным (всего лишь) “зеркальным отражением” (и никогда – первопричиной!) имеющейся психо-телесной патологии (в свою очередь, которая тоже является всего лишь “зеркальным отражением” внешней событийной жизни: “здоровое/больное психосоматическое” биологического или “тварного” человека – это его земная жизнь, (через Голограмму-Зеркало-Сознание – эту гипотетическую “Черную Дыру” астрофизического мира или реальный “Черный Квадрат” Казимира Малевича) “вывернутая наизнанку”, или, быть может, каким-то способом – Образом! – “ввернутая вовнутрь”, – и наоборот; все как в фильме “Матрица”, в котором показано, что (любой?) человек – это всего лишь игра Ума-Сознания). Упорствующим в заблуждении-грехе-слепоте-ошибке (и поэтому) больным человеком, не слышащим, хотя и слушающим, или не слышащим и не слушающим императивный “Трубный Глас” собственного Духа-Сознания, не осознается и/или игнорируется какая-то Проблема (в итоге, еще раз подчеркнем, это всегда “Духовное (“Я”-человеком) невпущенное-не(вос)принятое”), важнейшая для его “тварного” (и, опять-таки, духовного!) здоровья – и даже (земной) судьбы и (земной) жизни. В стоящей перед его “внутренним” и “обычным” зрением картине – “Образе” (его – “Я”-человека!) жизни – как бы имеется стойкий “пробел” восприятия – своеобразное жизненное “слепое пятно” (имеющее персистирующее нейросубстратное отображение, о чем еще будет сказано далее), и человек смотрит – но не видит, а если видит – то не понимает, а если понимает – то не разумеет, и поэтому он не только не знает, но даже и не догадывается, ЧТО (в плане жизненно важного и единственно верного спасения-поступка-действия) и ГДЕ (в теле? разуме? душе? внешней↔внутренней событийной жизни?) обязательно нужно сделать, чтобы выздороветь – и жить по-человечески. Подробнее эти тезисы будут рассматриваться в “немедицинских” главах).

 

Семенов И.В.
 

Перейти: К содержанию данной работы  -  На главную страницу библиотеки
 

Rambler's Top100
Эзотерический центр АКВИЛОН
электронная библиотека,
эзотерики и психологии