Теоретические вопросы
этиологии, патофизиологии,
патоморфоологии и культурологии
духовно-психосоматических болезней
(трактат)
Глава XXV. Образ, ландшафты и культура. Духовно-психосоматическая
патология как рабство. Раб и господин.
Примеров субпороговой для психики
условно-рефлекторной актуализации Образа и навязанных им
психо-телесного переживания-воспоминания, (рефлекторных,
(полу)автоматических, машинальных) действия или
(само)принудительного “я-должен-поведения” можно привести очень
много. Связывает их то, что человек не знает-не думает, почему он
“внезапно”, “вдруг”, “ни с того, ни с сего” что-то смутно чувствует
(как будто поднимающееся изнутри, хотя в действительности попадающее
снаружи), о чем-то вспоминает, или его “кто-то/что-то” тянет-толкает
что-нибудь сделать (в одной детской сказке было такое животное:
“тяни-толкай”). Образ – и в этом его главная опасность – скрытно
толкает человека на совершение определенных поступков и действий,
порой, не только ему совершенно не нужных, но даже опасных и
вредных, и главное оружие Образа – Зов. Зов воспринимается человеком
как его собственное внутреннее побуждение. То есть команда-задание,
данная, лучше сказать, навязанная человеку снаружи (вроде бы)
мертвой и поэтому неопасной ситуацией-внешней средой, однажды тайком
приживившей своего эмиссара – Образ – в мозге (зазевавшегося
недотепы-)человека, воспринимается им как его собственное желание, и
в этом – главная опасность Образа и его Зова.
Приживление Образа внешней среды в “Я” способствует тому, что (как
мы привыкли думать – мертвые) участки внешнего мира, отстоящие друг
от друга на многие километры, а то и тысячи или десятки тысяч
километров, общаются между собой, так как Образ – это еще и
информационное послание (“передачка”) одного ландшафтного участка
внешней среды другому, таким способом – …→Символом→Образом→… –
информирующего его о происходящих событиях. И ее, внешней среды,
почтальон-переносчик – человек вдруг “просто” едет куда-то и ничего
не ведает о том, что он скрытно “начинен” ландшафтной информацией,
“подсаженной” в виде Образа в его “Я”, и запрограммирован (“зазомбирован”)
на эту поездку и совершение определенных действий в пункте
назначения. По прибытии команда “старт” – это подсознательное
условно-рефлекторное воздействие внешнесредового микротриггера
ландшафта – получателя информации, “тихо” актуализирующего
“дремавший” в психике Образ и его Зов. Это хорошо отображено в
известной бардовской песне 60-х годов ХХ века: “Понимаешь, это
странно, это очень странно, ничего с собой поделать не могу. А я
еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом в тайгу”.
Иными словами, участки ландшафта нашей планеты постоянно общаются
между собой; средство общения (доставки сообщения) – “Я” и тело
человека (и, возможно, всех живых в биологическом смысле существ).
“Я” заряжено Образом, а тело – позой, так как именно в телесной позе
как психосоматической проекции “желания определенного действия”
скрытно от “Я” закодировано то, что предстоит человеку сделать по
приезде-прибытии на место.
Способ общения ландшафтов – стимуляция людей на перемещения
посредством зова, когда человека “что-то” настойчиво сталкивает,
срывает с насиженного места и упорно гонит вперед, он чувствует себя
как в песне: “пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю, дальнюю…” (в одном
медицинском журнале я даже как-то вычитал статью про
“железнодорожный параноид”, когда человек внезапно срывается с места
и куда-то едет, а зачем, толком объяснить не может).
Сообщение, повторимся, передается в закодированной форме – в виде
Образа, незаметно приживленного участком ландшафта в мозге человека
во время какого-нибудь события (ехал на автомобиле, затем, не зная,
зачем и почему, остановился, механически вышел и подошел к какому-то
дереву, постоял, подержался за него, вернулся в машину и поехал
дальше, или нарвал цветов и веток, взяв с собой и по дороге
выбросив). Когда человек прибыл “в пункт назначения”, внешняя среда
– “ожидающий” послания участок ландшафта путем подсознательной
условно-рефлекторной микротриггерной стимуляции его мозга
актуализирует Образ, и человек, ощущая Зов как настоятельную
внутреннюю потребность, производит какие-то действия, произносит
слова и т.д. Выходит, не только от себя никуда не убежишь, от Земли
тоже никуда не убежишь, по крайней мере, на этом свете.
Существуют такие места и местечки – и их множество, – которые
являются патогенными для конкретного человека (или группы людей
определенного психосоматотипа), в чем-то уязвимого по отношению к
данному ландшафту, который заражает его Образом. Есть и лечебные
места, но в данной работе речь не о них. Власти и духовенство
выискивают или сами создают такие места, сооружая там памятники,
стимулируя паломничество, парады, шествия, линейки в пионерском
лагере. В недалеком прошлом самым известным таким местом был
мавзолей Ленина, место которого в наши дни занимает срочно
восстановленный храм Христа-Спасителя, – ведь, как считают
российские светские и духовные власти, народу без гиперфетиша
нельзя.
Такие культовые места – это гибрид ландшафта и произведения
искусства, в результате слияния которых рождается вирулентный
Символ, внедряющийся в головы паломников и превращающийся в них в
Образы, чему также способствует снижение бдительности – критичности
– разума при помощи соответствующей идеологической обработки. Как у
одного поэта: “И Ленин, как рентген, просвечивает нас”, или у
другого: “Я встал со стула, радостью высвечен, хочется идти,
приветствовать, рапортовать… (между прочим, портрету)”. Люди,
побывавшие в таких местах, становятся разносчиками Образа.
Действие Символов, испускаемых такими полуискусственными/полуестественными
местами-событиями, на психику может быть очень сильным, особенно,
если происходит его массовое созерцание (эффект толпы). Образ,
возникший в результате их внедрения в психику, испускает мощный Зов,
который в определенных ситуациях (условно-рефлекторно)
воспринимается “Я” как внутреннее чувство долга: “Родина-Мать
зовет”, “Смело мы в бой пойдем за власть советов и, как один, умрем
в борьбе за это”, “(начальник им:) Будьте готовы – (они начальнику:)
всегда готовы” и т.п.
Зов образа, замаскированный под чувство долга, может не только
исковеркать, но и лишить человека жизни. У Стефана Цвейга есть
прекрасная и одновременно щемяще-трагическая новелла “Амок” про
человека, зараженного чувством долга, и его же роман “Нетерпение
сердца”. В Библии сказано: “Не сотвори себе кумира”.
Для борьбы с навязанным внешней ситуацией-средой неосознанным
насильственным поведением и нейтрализации Образа очень полезна
тренировка психики путем непредвзятого и отстраненного ментального
самоанализа того, что произошло (что и почему сделано, с какой целью
и что от этого выгадал/прогадал субъект) за какой-то период времени.
Для этого необходимо “отсечение” от аффективно-когнитивной структуры
аффективной составляющей и ее обязательное последующее стойкое
самоподавление медитативным или другим способом, так как разум, в
котором заключается единственное спасение человека, должен быть в
это время холодным. Этот способ помогает развеять чары Образа,
устоять перед соблазном его Зова, особенно если это “Вечный Зов”, и
вырваться из лап ситуации-внешней среды. Абсолютно прав профессор
Менегетти, указывающий на то, что для этого необходим не только
скрупулезный ментальный самоанализ определенного отрезка своей жизни
(сутки и т.д.), но и последующее обязательное формирование
контрпривычек как эндогенных ситуационных антагонистов патогенного
Образа. Тогда, как только в “Я” произойдет активация Образа,
приживленного человеком, картиной, мавзолеем, рекламой, лозунгом или
внешнесредовым ландшафтом, рефлекторно-автоматически происходит и
активация собственного психического механизма его
нейтрализации-подавления в виде актуализации внутреннего
Образа-Спасителя, созданного собственным Разумом человека, который
сразу становится хозяином собственной жизни, – а лучше этого ничего
нет. Даже Мать-Земля не имеет права распоряжаться – не ей созданным,
не ей принадлежащим – человеком; только после его биологической
смерти ей достанется его прах. Вопросы того, как научиться смотреть,
обнаруживать и обходить символические сети, ловушки и ямы охотящихся
на нас, людей, властей, служителей культов, бизнесменов,
произведений искусства (и их творцов), искусственных и естественных
внешнесредовых ландшафтов, подробно рассматриваются в трудах
профессора Менегетти и многих других авторов, к которым я и отсылаю
любопытного читателя.
У человека как, в первую очередь, духовно свободного существа, ибо
без свободы духа он не человек (свобода дарована ему от рождения, и
никто и ничто не имеет право на нее посягать), есть много врагов, и
все пытаются внедриться в его сознание в виде Символа, чтобы затем
тайком прижиться в его “Я”, пустив корни в виде Образа, и через это
– поработить и подчинить человека своей воле. Далее я приведу
несколько примеров из области искусства как одного из самых мощных
создателей и провокаторов актуализации в “Я” Образа и его Зова.
Человек, заразившись (патогенным в целом или только для него – тут
важна индивидуальная чувствительность) Символом-Образом от картины,
песни, прекрасной рабыни и порождения искусства –
балерины-танцовщицы, и т.д., начинает, сам того не зная, или, что
гораздо хуже, зная (такая осознанность, хоть в ней и повинно
“волшебно сильное” произведение искусства, – тяжкое преступление
против самого себя как человека), рабски служить произведению
искусства, порой, заряженного Злом века и тысячелетия назад,
напрямую или через человека-посредника выполнять его волю, забывая
библейское: “не сотвори себе кумира”. Такое искусство подобно
гадюке-змее, которую, любя, пригрели на сердце...
(Любовь к неживому – это сладкое самоубийство и тяжкое преступление
против себя и своей жизни. В моем понимании “неживое” – это все, что
не триедино. Как застывший – и внешний по отношению к человеку –
Символ (или, что еще хуже, застывающий-агонизирующий на глазах у
человека – как в театре), Искусство не является триединством; это
только духовное, причем постороннее-внешнее по отношению к человеку.
Внешнее Духовное для того, чтобы ожить, всегда нуждается в
психической (душевной) и телесной проявленности – в инвазии в живого
человека. Для триединства-человека Духовное – это всегда и только
то, что психо-телесно воплощено-проявлено-представлено внутри него;
еще точнее, Духовное – это то, что выращено самим человеком внутри
себя – из того, что воплощено из внешнего мира. Поэтому подлинное
Искусство человека – это свойство-проявление его внутренней Самости.
Как известно, внешней Самости не бывает, Самость – это всегда
триединое духовно-психосоматическое. Искусство – это “внешнее
духовное”, “чужое духовное”, потенциальный внутренний “Чужой” –
болезнь-Сущность, ибо “чужое-внутреннее” является всегда и только
патологическим секвестрированным-“бессознательным”. Поэтому
поклонение и служение внешнему Искусству, а не Искусству как
внутреннему проявлению-свойству человека – это всегда поклонение
Идолу или форма глупого и добровольного духовно-психосоматического
рабства. Внешнее Искусство можно и нужно только созерцать, ни в коем
случае не впуская – нельзя! – его вовнутрь себя просто так. Сначала
необходимо решить, что оно может дать в плане собственного
духовно-психосоматического роста и развития, годится ли оно для
реализации собственного, – самим найденного и ставшего внутренним, –
Замысла, для осуществления собственной духовно-психосоматической
Миссии или “Проекта Я-Человек”.
Правильное “употребление” Искусства как платоновской “духовной пищи”
– это не аффективное наслаждение от какой-то картины, мелодии,
скульптурной композиции или сцены. Наслаждение – это аффект, так как
наслаждаются всегда чуждым-внешним по отношению к самому себе. Любое
чуждое-внешнее всегда пытается посеять семена, пустить корни и
прорасти в человеке в виде Образа – и такой Образ всегда патогенен.
Наслаждение – это плуг “чуждого-внешнего” для взрыхления сознания,
психики и тела человека. Наслаждаясь, человек сам тянет этот плуг,
сам взрыхляет себя, пропахивая до Самости, до сокровенного – в
которое и самозасевает неживое Искусство-Символ. Поэтому наслаждение
искусством – это самый первый признак и момент добровольного
самопревращения человека в раба искусства. Наслаждение приятно –
чтобы было не больно пахать самого себя.
Наслаждение самим собой, точнее, духовной, психической или телесной
частью самого себя, например, в форме самолюбования – это верный
признак наличия внутреннего “Чужого”. Единожды испытанное
наслаждение порождает похоть, усиливая рабство, точнее, увеличивая
духовно-психосоматическую представленность раба – внутреннего
“Чужого” – в человеке. Верно замечено – “идти на поводу у своих
желаний”. Повод – поводок, привязанный к ошейнику, этому – всегда
добровольно надетому на себя – символу рабства. Ошейник – это символ
духовной декапитации, так как раб не имеет собственной духовности,
иначе он не был бы рабом. Раб, прав Гегель, вожделеет к своему
господину – Символу-Образу, ибо без духовного психосоматический
андроид-человек подобен слепому. Вожделение раба – это и есть его
похоть как желание наслаждения чужим духовным куском, ведь без
духовной пищи никак нельзя даже рабу. Только цель у него рабская –
угодить, услужить, чтобы взамен получить возможность насладиться …,
например, искусством. “Хлеба и зрелищ” – древние римляне-патриции
хорошо знали, что необходимо рабу.
“Дарящее наслаждение”, порабощающее, аморальное, низменное искусство
– это патогенный Символ-Образ, всегда одновременно
представленный-воплотившийся, как минимум, в двоих: с одной стороны,
в раба-исполнителя(ей) – актера, музыканта, певца, танцора, балерину
и других тех, которые служат Идолу-Искусству как внешнему (!?)
смыслу своей внутренней жизни (как духовно-психосоматическое
триединство, жизнь никогда не может быть внешней, она всегда и
только внутренняя. Поэтому духовно свободный – и поэтому живой –
человек никогда и никому не служит, он только выполняет свой
внутренний Долг и свои внешние обязательства перед библейскими
“ближними”), а с другой стороны, в раба-потребителя(ей) –
арлекина-зрителя или …↔раба↔господина↔…, – посредством
Искусства-Символа-Образа – вожделеющего своего …↔господина↔раба↔… –
актера. Поэтому Искусство – это всегда Идеология, которая в каждом
государстве должна быть под непрестанным бдительным присмотром
лучших и мудрейших – носителей и блюстителей Духа, Души и Тела
Народа.
Основой духовно-психосоматического рабства является скудоумие и
следствие этого – малокультурность. А умными (ясно, почему) не
становятся – ими (всегда для чего-то) рождаются. Еще и поэтому
именно Гении, как, например, когда-то Пушкин, должны быть под
патронажем – чтобы не представляли угрозу для простых людей, которые
не виноваты в том, что не очень умные. Любого Гения кто-то должен
наставить на Путь Истинный и следить, чтобы он не сбился с этого
Пути, ибо Гений никогда не приходит – не посылается – в этот Мир для
самого себя, а только как носитель Послания. Именно Послания – ибо
Гений не Мессия, а всего лишь человек, пусть и Творцом начиненный
Высоким Смыслом. Только Мессия знает, зачем и для чего он в этом
Мире. Гению это должен кто-то объяснить. Раньше в нашей стране за
этим следила Православная Церковь, позже – партийные идеологи, а
сейчас – никто. Государство, у которого нет своей идеологии и
институтов, ее формирующих и внедряющих в сознание простых людей,
неизбежно вожделенно впускает чужую идеологию и культуру, тем самым
продавая свой народ в культурное и другое рабство.
Дело в том, что прожить без духовности никому невозможно.
Духовности, “духовной пищи” постоянно хочется, иначе от духовного
голода неизбежно наступит духовная и последующая психосоматическая
смерть (превращение духовно-психосоматического человека в
бездуховного андроида – в тварь). Даже Христос в пустыне сорок дней
обходился без воды и пищи, но постоянно общался со Святым Духом.
Поэтому духовный и культурный голод – это еще одна причина
духовно-психосоматического рабства, которое всегда хуже смерти,
причем хуже не только для того, кто порабощен, – раб никогда не
осознает и не замечает своего рабства, в духовном плане он всегда
доволен и счастлив, – но также и для окружающих, в первую очередь
для его библейских “ближних”. Образно проросшие семена Злого
Искусства постоянно пускают все новые и новые психосоматические
корни в человеке, выращивая-питая болезнь-Сущность, – и развоплотить
эту постоянно растущую мерзость (всего лишь) врачу практически
невозможно. Это и называется – заболеть Искусством. Характерно, что
многие из тех, кто служит Идолу-Искусству, постоянно пьют, находятся
в депрессии, чем-нибудь болеют и т.д. Это их здоровое-сознательное
“Я” героически борется со своим(-чужим) – извне добровольно
впущенным-пришедшим – внутренним-“бессознательным” Злом.
Хорошо сказал Фонвизин: “Человеку можно простить недостаток ума, но
не недостаток порядочности” – именно простить, потому что прощают
тому, кто простой, устроен просто, и поэтому не может
понять-отличить, где в искусстве – и жизни! – правда, а где ложь. В
этом простому человеку нужно помочь, а еще лучше – пресечь саму
возможность его соприкосновения с любыми тлетворными идеями и
произведениями искусства, особенно с их сознательными и
“бессознательными” создателями, носителями и распространителями.
Вообще, когда простой человек (как минимум) духовно-психосоматически
заболевает, то в этом всегда кто-то – из злых или, что опаснее и
хуже, равнодушных умных, особенно (над данным простым человеком)
власть имущих и/или дар-талант имущих, по крайней мере, первично –
виноват: не смотрел, не досмотрел, допустил, потакал этому или
другое.
По Идее, ум – это всегда ответственность не только за себя, но и за
судьбы других, менее умных. Именно за такую безответственность и
холодность (впрочем, Ум всегда холоден к страданиям – как чужим, так
и собственным. Страдание, вспомним, – это удел и уровень чужой или
собственной психосоматики; Сознание никогда не страдает и не
мучается, ибо оно биологически неживое, точнее, внеживое-вненеживое)
власти, церковь и простые люди так не любят (никогда не любили и
никогда же не будут любить) определенную – “гнилую” – часть нашей
творческой, научной, образовательной и всякой другой интеллигенции.
– Но почему она, интеллигенция, такая? – Полагаю, потому, что не
одухотворена. Наверное, с самого появления отечественной
интеллигенции у нее не было (и нет) общепризнанного Идейного Вождя –
(хотя бы в том числе и ее, интеллигенции) Духовного Лидера. Попытки
властей и церковных институтов массово идеологически патронировать
интеллигенцию всегда обречены на неудачу – ума не хватало, не
хватает и, видимо, никогда не хватит. Умных во власти и церкви не
привечают – уж больно неуправляемы и независимы. Именно поэтому, в
отличие от простого человека, интеллигент не уважает власти и
религиозные конфессии, так как никогда не подчинится тому, кто
глупее его. Даже в Бога интеллигент верит, – если верит, –
рефлексивно, не нуждаясь во власть и церковь имущих внешних
указчиках-помощниках-поводырях в своих – всегда и только личных,
внутренних – духовных поисках.
Наша интеллигенция, по крайней мере, лучшая ее часть (не путать
интеллигентов с людьми, имеющими (всего лишь) диплом о так
называемом “высшем образовании”, – но не имеющими ума и, как
следствие, внутренней духовности и культуры), уже сотни лет
терпеливо ждет своего часа, когда наше общество – и сама
интеллигенция! – дозреет до того, чтобы (поначалу частично) отдать
идеологические, экономические и (по-видимому, все) другие бразды
правления обществом и государством в руки умных, – как это в
настоящее время постепенно происходит на Западе, в странах, вышедших
на постиндустриальный этап развития. Но (как минимум) нашему
поколению это не грозит, и поэтому вернемся к искусству.
Искусство – не как примитивная аффектация, а как проявление внешней
духовности – сначала должно предстать перед холодным-настороженным
Судьей-Сознанием зрителя-человека, которое решит, является ли оно
качественной духовной пищей. Если это так, то данное произведение
все равно сразу “не впускается” вовнутрь, в тварную психосоматику.
Как цельный Символ-Образ, оно сначала подлежит “измельчению” и
“перевариванию” Умом-Сознанием до составляющих его элементарных
идей, чтобы Сознание могло выбрать, какая идея – из содержащихся в
данном произведении искусства – действительно (в данный момент)
нужна человеку от внешнего мира. Этот выбор всегда осуществляется
только по моральным соображениям. Затем Сознание – Духовный Человек
решает, какую из нужных идей, когда и куда психосоматизировать,
чтобы обогатить высшее проприовисцероцептивное “Я” –
психосоматического человека, который с помощью этой идеи будет
способен лучше видеть свою Цель, точнее реализовывать свой Замысел,
правильнее осуществлять свою Миссию, чтобы полнее исполнить
Себя-свой “проект Человек”. Искусство, позволяющее сделать это,
является благим, полезным. Истинное Произведение Искусства сильнò не
примитивными аффектами-чувствами, которых оно, в отличие от
низменного искусства, у духовно здорового и действительно
культурного человека никогда не вызывает; такое искусство сильно
полезными мыслями, которые у человека возникают по поводу своей
жизни через какое-то время после Общения с Искусством. Поэтому
Высокое Искусство не аффективно воспринимается, а первично-духовно
переживается – всегда холодным Разумом, без лишних помех-эмоций.
Эмоции ненадолго придут потом, ибо “делу-разуму время, а
эмоции-потехе час”.).
…Змея-искусство, подобно змее-женщине, сразу или выждав определенное
время, кусает жертву-человека, и Символ-яд, который оно вводит,
приживляется в “Я” в виде ядовито-патогенного Образа, и человек
становится опасен и для себя, как, в первую очередь, духовного
существа, и для окружающих.
“По силе наслаждения музыка одной лишь любви уступает, но и любовь
есть музыка” – примерно так выразился великий Пушкин, этот Моцарт
русский поэзии. Вспомним песню Марка Бернеса, которая, что
характерно для большого искусства, пронзительно (пронзает, пробивает
броню “Я”), с огромной силой действует на личность, буквально хватая
за душу, особенно в определенные минуты, когда душа наиболее
уязвима, порой, практически беззащитна, для жала искусства. “Бьется
в тесной печурке огонь. На поленьях смола, как слеза. И поет мне в
землянке огонь про улыбку твою и глаза”. В этой песне характерно
сочетание действующих на “Я” при контакте с Прекрасным факторов, как
самостоятельно мощных, так и синергично усиливающих воздействие друг
друга: это не только божественно прекрасная песня, ее слова и
мелодия, но и чарующий, буквально завораживающий голос самого Марка
Бернеса – гения исполнительского мастерства, артиста самой высшей
пробы, нашего Фрэнка Синатры военных и первых послевоенных лет (и
того и другого любили буквально все, и не было никаких исключений –
и оба хорошо этим пользовались).
Представим – во-Образ-им – себе следующую картину. Солдат после
тяжелого боя, а то и не первого за последние сутки, он смертельно
устал, в голове гудят-роятся мысли – его разум еще “не вышел” из боя
и почти полностью занят воспоминанием-переживанием и
анализом-разбором сражения, и его ресурсов не хватает для того,
чтобы быть начеку и критически воспринимать ближайший окружающий
мир, исходя из принципа незасорения человеческого “Я” и его
отстраненности, неучастия в ненужных ему посторонних событиях: “а
нужно ли мне это знать, на это обращать внимание и в этом
участвовать”.
Такие загруженность психики и притупленное восприятие бывают и в
мирное время, например, когда из цеха с его монотонным грохотом
работающих станков человек после отупляющей многочасовой смены вышел
на тихую улицу: в ушах стоит гул, и все воспринимается им как сквозь
вату и несколько нереально; человек, как метко говорят, какое-то
время “как очумелый”.
Но вернемся в землянку к нашему воину. Солдат устал, его движения
замедлены, они как бы свинцово-механические, и он знает только одно:
надо прилечь и отдохнуть. Но уснуть не получается, мешает
возбуждение после боя – а это уже состояние парциального расщепления
психики: “ХОЧУ спать, но НЕ МОГУ уснуть”. В разгоряченной,
возбужденной и одновременно уставшей голове, воспринимающей одни
звуки-сигналы внешнего мира отстраненно-притупленно, а другие,
наоборот, обостренно, раздается первый тихий, но именно поэтому
громкий, Зов среды. Человека ТЯНЕТ погреться, ему очень НЕ ХВАТАЕТ
тепла, как душевного, так и физического. Сражение ожесточило,
телесное тепло забрал холодный окоп и заиндевевшая винтовка, а тепло
души и жар сердца – пролившаяся кровь друзей и пролитая – врагов, но
все же людей. Он медленно, как бы нехотя, встает, подходит и
поудобнее садится перед по-мирному теплой печуркой рядом с другими
солдатами, достает вышитый любимой (триггер – активатор в “Я” Образа
далекой подруги) кисет с махоркой, скручивает папироску, закуривает
и смотрит-замирает сквозь-на огонь.
Бернес поет: “бьется в тесной печурке огонь”. Это рождает
ассоциации: бьется – бой, огонь – пламя от взрывов и пожарищ. Солдат
молча курит, пьет из кружки горячий чай, невидяще смотрит в печурку
на монотонно мелькающие язычки пламени и вновь и вновь
переживает-вспоминает сражение. Но постепенно он начинает “выходить”
из безумного кошмара боя, и тогда из памяти медленно выплывают
другие Образы и картины-воспоминания, уже не связанные с битвой, а
навеянные сильным желанием хотя бы ненадолго забыть атаки, пролитую
кровь и гибель друзей-однополчан, а также смертельной усталостью и
умиротворяющим теплом от жара-огня тихо гудящей и потрескивающей
солдатской печки.
Во время долгого неподвижного смотрения на огонь – экспозиция этого
диффузно действующего внешнесредового фактора, который является
желанным и приятным, так как всегда ассоциируется с теплом (чьей-то)
души и любовным жаром (чьего-то горячего и любящего сердца, а, если
его в реальности нет, то солдат его придумает), – происходит
дальнейшее изменение психики в виде еще большего притупления
восприятия окружающего мира – землянки, которая начинает нравиться
из-за безопасности, отсутствия пули-дуры и приятного тепла печурки.
Огонь манит-зачаровывает, и начинается процесс трансового
затягивания ситуацией-внешней средой (томление средой), человек в
нее самопогружается. В это время селективно повышается возбудимость
мозга на непрерывно, экспозиционно-действующий монотонный фактор
(огонь), в том числе и нейронов, носителей-продуцентов
аффективно-когнитивной структуры (Образа). Перцептивное восприятие
остальных, не связанных с огнем и печуркой факторов, наоборот,
притупляется; окружающее как бы растворяется и исчезает (попробуйте
неподвижно смотреть в одну точку, и убедитесь, что окружающее
исчезает в черноте, а боковое зрение начинает смутно видеть что-то
шевелящееся, это – эффект от отсутствия сканирующих глазных саккад).
Огонь – это тепло, жар, и человек, от холода придвинувшийся слишком
близко, начинает непроизвольно “играть мимикой”, от жара
прищуриваться и т.д., и в какой-то момент он случайно “ловит”
мимику-маску – проприоцептивный специфический активатор Образа
любимой. Также важную роль в оживлении в психике Образа играет
телесная проприовисцероцепция: человек ерзает-шевелится и тоже
случайно принимает нужную позу и неподвижно сидит в ней, и эта,
случайно принятая-пойманная поза через свою восходящую импульсацию
способствует еще большей актуализации в психике Образа.
Образ актуализируется в психике изнутри (поза и мимика) и пока
неспецифически – снаружи (кисет, огонь, тепло). Через какое-то время
нейроны, продуценты-носители Образа, перцептивно (огонь) и
проприоцептивно (мимика, поза) активируются до кондиции, необходимой
для селективного восприятия слабого внешнесредового
условно-рефлекторного триггера, – что и происходит, проявляясь в
психике в виде (как бы “случайной”, но, в действительности,
активированной извне) ассоциации: “на поленьях смола, как слеза”.
Затем, после перцептивного восприятия и переработки возбужденными
нейронами триггера (смола-слеза незаметно трансформируется в слезы
любимой, при прощании), в мозге и психике происходит полная
актуализация и развертывание Образа, как аффективной, так и
когнитивной его частей. Человек вспоминает, видит внутренним взором
и психо-телесно чувствует-переживает Образ – “и поет мне в землянке
гармонь про улыбку твою и глаза”. Гармонь – это еще один
включившийся внешнесредовой триггер. Сначала она просто что-то
играла, а потом запела о далекой любимой.
Именно в такие моменты – открытого, беззащитного состояния психики в
виде жертвенной готовности защитить любимую (и не только свою) –
иезуиты-политруки (рабы Сталина, этого императора Нерона социализма
и самого раба-пленника темной половины России) и проводили свои
зомбирующие душещипательные беседы с погруженными в транс солдатами,
чтобы те не боялись ради далеких и, порой, мифических любимых и,
конечно же, Родины и товарища Сталина безропотно отдать в бою, в не
ими затеянной войне самое дорогое, что у них есть – свою
единственную, не политруком, не любимой, не Сталиным и не Родиной
даденную, жизнь; и это верно подметили авторы песни и Марк Бернес:
“я спокоен в суровом бою”. В этой же прекрасной песне есть еще один
пример активации Образа ситуацией-внешней средой при контакте с ней
в течение определенного времени: “про тебя мне шептали кусты в
белоснежных полях под Москвой”.
Можно вспомнить и другие песни других исполнителей, например: “Ясные
светлые глаза вижу я в сиянии дня”. А вот строки из романса: “Я
встретил Вас – и все былое в отжившем сердце ожило”, которые хорошо
показывают, что внедренный в психику-мозг образ-аффект, как бомба
замедленного действия, может затаиться, дремать в нем многие годы и
десятилетия, мгновенно проснувшись и “рванув” в нужный момент. Такой
поступок-взрыв, моментально разрушающий человеческую жизнь, отражен
в следующих, полных сожаления о том, чего уже не вернешь, строках:
“Зачем-зачем тебя я встретил, зачем тебя я полюбил”, или в песне:
“Вот так случилось, мама…”. Человек может навечно попасть в рабскую
зависимость от Образа и породившей его Символа-фетиша: “Гляжу, как
безумный, на черную шаль” – а другие слушают этот ужасный романс,
типичный пример заряженного злом искусства, – и он им нравится.
В поэзии тоже достаточно примеров, показывающих моменты парциального
расщепления “Я” и внешние ситуации, их порождающие. Например,
противоречивое “да-нет” состояние психики и сам момент – шутливо
безобидный повод – его возникновения верно отображены гениальным
Пушкиным в следующих строках: “Шалун, уж отморозил пальчик. Ему и
больно и смешно”. К счастью, этому пацану повезло с матерью, чуткой
и внимательной женщиной, чувствующей своего ребенка на расстоянии,
никогда не выпускающей его – еще несмышленыша, из поля зрения и
постоянно оберегающей его незрелые и легко ранимые разум, душу,
сердце и тело. Она жизнью научена, что все большие беды всегда
начинаются с невинных парадоксов-мелочей; это тоже подмечено
Пушкиным: “а мать грозит ему в окно”. Этой женщине, видать, пришлось
хлебнуть горя и боли со своим мужем – и, возможно, не только с ним,
– и она не с чужих слов знает, а на себе испытала, что поначалу
“безобидное” сочетание телесной боли и психической радости (и
наоборот), которое нередко встречается в нашей жизни, действует,
затягивая человека, как наркотик и является очень опасным
провокатором и закрепителем парциального расщепления психики и
последующего да-нет-поведения (таких слов эта женщина-крестьянка,
разумеется, не знает).
Начинаясь с детства и проявляясь в виде смеха по поводу
отмороженного пальчика (а потом по пьянке отморозит руку и тоже
будет, опять напившись водки, смеяться над этим, пока не отморозит
что-нибудь еще), оно, это расщепление психики, окончательно
сформируется и закрепится позже, во время полового созревания с его
гормональными (по силе – нередко церебро-травматическими и
ослабоумливающими) ударами по нравственности и разуму, начавшись с
любовных полудрак-полуигр с поначалу легким садомазохизмом:
покусываниями, шлепками, “понарошным” насилием в виде легкого
выворачивания рук, провоцируемых поощряющим женским “не надо”, – а
там, глядишь, начнутся поцелуи до крови из губ, укусы-засосы на
теле, избиения, а у некоторых и плеточки в дело идут.
Встреча сексуально окрашенной агрессии одного (мальчика-подростка,
потом юноши, дяденьки, дедушки – “любвидо” все возрасты покорны) с
эротизмом другого (девочки-подростка, затем девушки, женщины,
бабушки – вечных пособниц-провокаторов мужской агрессии,
поработителей мужской воли и убийц (в этот момент всегда спящего)
мужского разума) всегда приводит к тому, что психически незрелые –
нередко вечно незрелые – партнеры (которым “не повезло” с мозгами,
родителями, политическим строем и культурной средой)
взаимообмениваются акцентами психики, и оба начинают испытывать и
“дарить” наслаждение только при обоюдном садомазохистском
поведении-взаимодействии, чтобы, как в детстве, на саночках из
пушкинского стиха: обязательно было и (обоим) больно и (обоим)
смешно. Нередко происходит некоторое сохранение “распределения
ролей” в паре садист-мазохист, но обычно садист в одном является
мазохистом в другом, как говорится, и дал и взял. Финал таких
отношений, если их жестко не пресечь вовремя, всегда один: бьет,
кусает, истязает (у кого как глубоко зайдет) значит любит – и никак
иначе; пусть оскорбил-ударил, зато ночью объятия будут крепче, а
ласки – жарче; сейчас получку пропил, ничего, что поголодаем, зато
подарочек сделает (грошовый – “синенький скромный платочек”) – как
тут опять не вспомнить старика Фрейда.
Постепенно агрессивно-эротичный способ жизни диффундирует по психике
и начинает из ночной постели перебираться в дневную повседневность.
А это уже личностная и социальная маргинализация – доминанта
тварности в человеке, утрата духовности и морали. Именно такие, как
дворняжки, сначала лижут руку, которая их кормит, а потом ее же и
кусают, поступая со своими благодетелями как в басне Крылова: “Ты
виноват уж тем, что хочется мне кушать”. Относительно “мягкие” и
социально приемлемые варианты (ауто)агрессивно-(ауто)эротичного
расщепления поведения – это фанаты экстремальных видов спорта, рок-
и поп-групп, неистовые болельщики, рабы и рабыни искусства, – как
артисты, так и зрители, – явно или скрытно жертвующие ради него
всем, включая счастье своих родных и близких, донжуаны, робоголики,
рабы идей, фанатично верующие и т.п.
Противоестественное, шизофреническое сочетание в одном человеке
психо-телесных чужой/своей агрессии и чужого/своего эротизма всегда
приводит к образованию в мозге (его и партнера) соответствующих
Образов с локусами да-нет-мигания. Это аффективно-когнитивные
структуры, нейроны-пейсмекеры которых селективно высокочувствительны
к внешнесредовым садомазохистским макро- и, что гораздо опаснее
(Чикатилло), микротриггерам; активируясь ими, эти нервные клетки
рефлекторно вызывают специфическое состояние психики и определенное
поведение (см.: стробоскопное состояние психики).
Такие состояния – это особый вид рабства как невозможности и
нежелания избавиться от (чаще подсознательной) привычки агрессивно
господствовать и тут же униженно получать эротическое удовольствие
от чужой боли-агрессии, одновременно боясь и люто ненавидя эту чужую
(но такую “родную”) агрессию и страстно ожидая-желая ее.
Шизофреническая основа такого рабства всегда одна – сначала это
парциальное, а потом (суб)генерализованное “есть-нет”:
противоестественное одновременное сочетание (нередко избыточного)
наличия и (нередко избыточной) потребности в одном и том же, которое
может привести и к “большому” расщеплению психики уже
психиатрической “кондиции”.
Таким всегда и всего мало, потому что “чем больше есть
(боли-радости, похвалы-унижения, убытка-прибыли…), тем больше
хочется (боли-радости, похвалы-унижения, убытка-прибыли…)”. И речь
идет не только о примитивном садомазохизме как о физическом и
сексуальном истязании-мучении. В наше время широко распространены
гораздо более интеллектуальные и утонченные формы, к тому же
“упакованные” в социально приемлемую или даже благородно красивую
оболочку, самая опасная из которых – власть-подчинение.
В одном “правильном” учебнике по психологии для ВУЗов написано, что
для того, чтобы властвовать, оказывается, сначала необходимо
научиться подчиняться – вот такое иезуитство. Лично я считаю, что
такой горе-правитель никогда не станет самостоятельным и всегда
будет нуждаться в явном или скрытом руководстве по типу духовников у
средневековых герцогов – в советниках при президентской
администрации. Власть – это внутренняя сила и прочувствованная и
осознанная убежденность в правильности своих действий. Она основана
на твердыне морали, глубокой любви и чувстве долга перед своим
народом, каким бы он не был плохим или хорошим (знания и
профессионализм подразумеваются). Это умение принимать
самостоятельные решения и отстаивать их в любых ситуациях и,
несмотря ни на какое давление, осознанно нести тяжкий груз личной
ответственности за все происходящее в семье, на заводе, в городе,
области или стране.
Многие не выдерживают искушения властью без деформации психики, и
речь идет не только о директорах-самодурах (которых нередко пьющие и
холуйствующие подчиненные разлагают сами), а также и о высших
государственных чиновниках. В частности, поэтому время пребывания на
высших государственных должностях ограничено, и предварительно идет
строжайший негласный отбор кандидатов на устойчивость психики и
моральные качества, и если выясняется, что кандидат еще
“недостаточно человек” (как метко сказано про одного молодого
бизнесмена в фильме “Уолл-Стрит”), то он отметается, и ему, при
попытках пробраться во власть, чинятся всякие препоны-препятствия.
В больших политике и власти часто, например, поступают как Сталин:
дарят одно (радость-благодарность), тут же лишая другого
(горе-ненависть), вызывая такой противоречивостью расщепление
психики. Это принцип Макиавелли (вот кто вечно будет востребован в
большой политике): шизофренически РАЗДЕЛЯЙ психику и тело человека И
таким способом ВЛАСТВУЙ над этим (полу)господином-(полу)рабом,
строго раздельно и поочередно стимулируя обе эти психо-телесные
“половинки”, одновременно не давая им воссоединиться. Причем
“разделять” можно и по вдоль и поперек: дал госпремию – тут же
посади жену, а поставил на высокую должность – тут же “подтапливай”,
и чем выше должность, тем сильнее топи; наделил большими
полномочиями – тут же дай невыполнимое задание.
Многие из тех, кто попадает во власть, особенно на самые высокие
посты, сами врожденно обладают таким умением разделять и
властвовать, являясь инженерами-конструкторами человеческих душ и
тел. Они способны, как ветку дерева, по вдоль “расщеплять” или
поперек “подламывать” человека, причем могут “немножко отсоединить”
мозг-разум от души-сердца-тела и так далее. Наблюдая в течение
определенного времени за некоторыми государственными деятелями по
TV, можно уловить момент их расщепления, примерно определить его
психо-телесный уровень и степень морально-психического порабощения и
подавления воли этого руководителя – недавно еще человека. Вся беда
в том, что эти “инженеры” – наши правители, часто сами расщеплены от
рождения. Или их “присмотрели” и стали потихоньку
психоморфологически “готовить” к власти с детства, отрочества или
юности. Недаром ряд подробностей биографии большинства из них узнать
практически невозможно, и даже сейчас есть закрытые архивы, казалось
бы, о правителях давно минувших дней (а услужливые придворные
историки помогут как “отмыть”, так и “замарать” любого правителя
далекого и не очень прошлого).
Рабство-страх властителя заключается в том, что у него всегда есть
команда-семья-стая, которая, кормясь и завися от него, в то же время
его ненавидит и настороженно ждет его промахов-ошибок, чтобы тут же
сместить-разорвать (в политической психологии даже применяют термин
“похоронная команда”).
Расщепленное “Я” многих политиков в значительной степени
мифологизировано, и масла в огонь подливает предвыборная агитация и
идеологическая обработка группой аморальных
профессионалов-политтехнологов народных масс, и так давно
одурманенных “водкой и зрелищами”. Но острие этой агитации – умелого
искажения реальной действительности, почти всегда направлено, в
первую очередь, на самого политика (о чем тот нередко не
догадывается), усугубляя его и так искаженное восприятие
действительности и еще более “отрывая от жизни”, что, в частности,
проявляется в характерном выражении лица многих, высоко взлетевших
“икаров”. Масса примеров “нажитой” парциальной шизофрении как
рабства-зависимости от своего дохода-предприятия есть и в бизнесе, и
некоторые их них приведены выше.
Рабство – это одновременно злоба и ненависть раба к своему господину
и алчущее вожделение господина, вечное радостно-испуганное
предвкушение-ожидание его ласк/побоев (похвалы/унижения) и страстное
боязнь-желание самому ласкать/наносить побои (хвалить/унижать), хотя
бы мысленно. “Я” господ/рабов всегда настолько мифологизировано, что
они путают сон с явью, а фантазии с реальностью. Такая
противоречивость отражена в строках из “Бориса Годунова”: “Мне
смерть не страшна, страшна твоя немилость”, хотя у психически
нормального и морально здорового человека должно быть всегда
наоборот.
Специфическая мимика и телесная поза расщепленных состояний
страха-предвкушения или горя-радости от содеянного достоверно
переданы на живописных полотнах многих выдающихся художников. В
частности, Илья Репин написал картину с финалом таких отношений:
“Иван Грозный убивает своего сына”. На лице обезумевшего царя
характерная расщепленная мимика, а по тому, как он держит-прижимает
убитого сына, как какой-то посторонний неодушевленный предмет (что
характерно, к своему сердцу его окровавленную голову прижимает –
убил любимое), видно, что царь Иван одновременно и ужасно
жалеет-страдает и ужасно (вот именно, ужасно – и это ужасно!)
радуется.
“Говорят, искусство есть правда жизни. Но картина не есть жизнь, а
лишь символическое ее отражение” – и в этом я полностью согласен с
Менегетти. Характерно, что большинство из тех, чьи портреты написал
Репин, этот большой любитель “черных сюжетов”, через какое-то время
после этого умерли – как Мусоргский, или были убиты – как Столыпин;
подобное притягивается к подобному. Очевидно, когда-то Репин
подвергся заражению патогенным Символом, стал носителем патогенного
Образа и (скорее всего, неосознанно) заряжал свои картины черной
символикой смерти.
В повседневной жизни рабам порока – боли-наслаждения – одновременно
и регулярно нужны и кнут и пряник (чем толще кнут, тем и толще
должен быть и гамбургер-пряник): свои/чужие горе и радость, море
вина и океан слез, хлеб и зрелища, война и мир. Они сами этого
сначала просят, нуждаясь в ласке-побоях как в наркотике, а потом,
если просьбы недостаточно, уже настойчиво требуют, провоцируя
господина, – и господин, услышавший зов раба, как раб, бежит к нему.
Главная трагедия (как диадного, так и другого) рабства заключается в
том, что при (взаимо)отношениях рабство-господство всегда имеется
взаимопроникновение, взаимовоплощение и взаимопревращение раба в
господина и господина в раба, и порой оба настолько
искорежены-деформированы, что невозможно понять, кто и в чем раб, а
кто и в чем господин. Формируется особая разновидность человеческой
породы, когда с виду в одном (вроде бы) человеке противоестественно,
порочно соединены, и в то же время, как в убитом, разъединены, две
…↔морально↔психо↔телесные↔… половинки (“телесные↔…” – потому что
телесная поза это тоже Символ), это – раб-господин или
человек-арлекин, как верно их изображали средневековые придворные
шуты и бродячие актеры. Политики и правители называют это:
“почувствовать душу и проникнуться духом и чаяниями народа”.
Эта разлагающая душу и тело противоречивость сгубила великую Римскую
империю. О том, как происходило ее падение и моральное разложение,
хорошо написано у Блаженного Августина и других отцов-основателей
Церкви. И одна из величайших заслуг христианства перед человечеством
состоит в том, что оно сурово и безо всяких компромиссов навечно
осудило рабство и его (добавлю от себя, порочную шизофреническую)
причину – разврат, и в прямом смысле спасло род людской от гибели и
исчезновения, твердо сказав устами Христа, Апостолов и
Отцов-Основателей Церкви, что на земле нет и никогда не должно быть
рабов и господ, все люди одинаковы, а иначе это не люди, а нелюди
(оставив, впрочем, одного незримого Господина – страх, как тормоз,
все-таки нужен). Но, к сожалению, рабство-господство не исчезло и в
наше, вроде бы просвещенное, время, а только приняло другие, гораздо
более изощренные формы, но местами сохранившись и в прежнем виде, в
том числе и в многострадальной России. Похоже, что без религии – как
носительницы морали, человечеству не обойтись никогда.
Вот так безобидное детское парциальное шизофреническое
да-нет-мигание в виде “больно и смешно” выливается, если его вовремя
не прекратить, в рабски изломанную жизнь. Да, Пушкин воистину
великий гений – вместить все это в двух коротких строчках…
Человек, страдающий духовно-психосоматической патологией, всегда
является рабом-господином своего здоровья-болезни. И если свобода,
позволяющая быть господином своей судьбы и жизни, дарована ему от
рождения, то его рабство начинается с того момента, когда он
совершает ошибку жизненного выбора. Эта ошибка совершается тогда,
когда человек, в первую очередь, по отношению к самому себе,
совершает аморальный поступок, приводящий к затмению разума. С
момента совершения ментальной ошибки, – когда мысленно уже сделал, –
он одновременно находится во власти двух полярно противоположных
духовно-психических сил: порочного предвкушения, – точнее,
мысленного вкушения – наслаждения-радости от задуманного и (поначалу
слабых) мук совести и душевной боли. Но время идет, и если
радость-наслаждение от ошибки-порока, как правило, длится недолго,
то совесть гложет круглосуточно, не отпуская даже во сне.
Духовно-психосоматически больной человек находится в рабстве у
вселившейся в него духовно-психосоматической Сущности, точнее,
болезнь-ошибка-Сущность – это и есть раб в человеке. Но в то же
время человек – это хозяин своей жизни и судьбы, потому что у него
всегда есть выбор между рабством-болезнью и свободой-здоровьем. У
него есть Сердце – чтобы почувствовать, что что-то в жизни не так,
Душа – чтобы прислушаться к голосу собственной совести и понять, что
она шепчет-говорит, Ум – чтобы, посоветовавшись с совестью, решить,
что нужно делать, и Воля – чтобы заставить себя исправить сделанную
ошибку. У Сущности же есть только одно оружие – страх.
В основе морального конфликта, составляющего суть
духовно-психосоматической патологии, лежит внутренняя борьба между
волей и страхом. Воля пытается подавить страх, чтобы человек
перестал бояться страданий и боли и смог начать бороться за свою
свободу. Страх пытается парализовать волю человека и лишить его сил
вести эту борьбу.
– Так кто окажется сильнее и победит: воля или страх, здоровье или
болезнь, свобода или рабство? Исход этого поединка зависит от того,
сможет ли человек найти в себе духовные силы, чтобы укрепить свою
волю, а если этих сил мало, то сумеет ли он найти внешний источник
духовной силы, сможет ли овладеть и воспользоваться этой силой.
– Кто поможет ему в этом – Врачи – уколами и таблетками? Священники
– проповедями и молитвами? Библейские “ближние” – любовью и добрыми
советами? Общество? Церковь? Государство? Религия? Философия? Наука?
Искусство? Культура? Чудо?
– А может, больному человеку помощи ждать неоткуда и не от кого, и
его болезнь – это Рок, Судьба? Ведь духовно-психосоматическими
болезнями страдают, хотя и по-разному, и богатые, и бедные, и
атеисты, и верующие, и умные, и глупые, и всякие-всякие другие.
– Так что, свобода и здоровье – это “Государство Утопия” Томаса
Мора?
На эти вопросы (и) у меня нет ответов.
Семенов И.В.
Перейти:
К содержанию данной работы -
На главную страницу библиотеки
|